Когда «Мерло» теряет вкус - Михаил Земсков

Когда «Мерло» теряет вкус

Михаил Земсков

© Михаил Земсков, 2015

© Артем Калюжный, дизайн обложки, 2015

© Виталий Мурашкин, фотографии, 2015

Редактор Леонид Бахнов

Редактор Гаухар Шангитбаева

Корректор Гаухар Шангитбаева

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог

Мы с Наташей сидели в обшарпанном коридоре больницы на какой-то старой кушетке. Наташа полулежала на моих коленях и, возможно, спала. Что-то решалось в эти минуты. Что-то глобальное, выходящее за пределы ежедневного болтания между предметами знакомого и привычного мира. «Алиби-то есть?» – вертелся в голове дурацкий вопрос таксиста. Вне зависимости от того, чем закончится происходящее сейчас в нескольких метрах от меня, за этими обшарпанными стенами, моя жизнь изменится.

По коридору прошел человек, чье лицо мне было подозрительно знакомо. Я определенно видел его где-то, но не мог вспомнить ни обстоятельств, ни степени моего знакомства с ним. Он прошагал мимо нас, не замечая, или не желая меня замечать. Я смотрел ему вслед, пока хлопнувшая входная дверь не скрыла от меня его внушительную спину.

– Вы не Мусаева ждете? – подошла к нам быстрая, деловая и нервная медсестра. Наташа даже не шелохнулась.

– Кого? – откуда мне знать, какая у него фамилия.

– Профессора Мусаева.

– Нет.

Медсестра очень хотела сказать что-то еще, но я посмотрел на нее спокойным ясным взглядом, которым обычно смотрю на людей, когда хочу, чтобы меня оставили в покое. На женщин этот взгляд обычно действует. Медсестра ушла.

Почему именно в этой больнице? Калкаманская больница отличалась бедным материальным обеспечением, хамством персонала, да и просто убогостью. Впрочем, и хорошими специалистами в области нейрохирургии тоже. Значит, черепно-мозговая травма.

«Алиби-то есть?» Скорее всего, я действительно был последним, кто его видел перед случившимся. И наверняка его последний, или один из последних звонков, был на мой мобильный. Мы снимали видео в трех местах, и в каждом сделали по три дубля. Распрощались в девять вечера на углу улиц Гоголя и Байтурсынова. Он как-то нехорошо усмехнулся, когда махнул мне рукой. Интересно, как он меня называет про себя? «Московский петух», «крендель», «старичок», или все-таки более уважительно – «чувак»?

Если быть честным с самим собой, смерть лежащего за стеной парня действительно была бы мне выгодна. Возможно, мне одному на этой планете. Во всяком случае, мне так кажется.

По больничному коридору провезли труп, накрытый простыней. Второй труп, который я видел за этот день.

Часть 1. Егор

1

Я ждал Пашу в небольшом кафе на Пятницкой. Пил «Мерло» и думал о том, что конец света приходит незаметно. Начинают изменяться маленькие вещи – мелочи, на которые мы никогда не обращаем внимания. На днях я сидел в парке на лавочке. Увидев на сиденье желтый березовый лист, взял его, покрутил в пальцах. Рассмотрев внимательно, заметил: в нем что-то не так. Необычная форма – более острые и глубокие зазубрины, больше прожилок. Я встал с лавочки и сорвал с березы еще несколько листьев. Все они выглядели как первый. В этом году березовые листья изменили свою форму. Можно назвать это мутацией, а можно никак не называть. Просто осознать: нечто изменилось в этом мире. А закон Вселенной таков, что любое изменение какого-либо предмета в ней всегда – тем или иным образом, раньше или дольше – ведет к прекращению его существования.

Теперь же я пил «Мерло» от Жан Поль Шене и чувствовал, что у него другой вкус. Последние несколько лет я пью в основном только этот сорт вина. Сегодня он изменился. Березовые листья, вино… Не много ли для одной недели?

На стул передо мной опустился Паша. Я даже не заметил, как он вошел в кафе.

– Здорово, – он протянул мне руку. На белом манжете рукава – пятна крови.

– Здорово, – я пожал большую пятерню (почему пожатие ладони, которая больше моей по размеру, вызывает во мне психологический дискомфорт?).

– Что это? – я неприлично ткнул пальцем в пятна крови.

– Фигня. Один чувак денег задолжал, извинялся.

Паша – мой бывший одноклассник и мелкий бандит. Он зарабатывает тем, что дает деньги в долг, а потом выбивает долги с просрочивших должников. И то (давать в долг), и другое (выбивать долги) он делает с одинаковым удовольствием. Так что можно сказать, что Паша живет самодостаточной и счастливой жизнью.

– Официант! – у Паши громкий голос. Он заказывает пиво и эскалоп. Смотрит на меня радостным взглядом. Почему его взгляд радостен? Черт его знает. Почему я дружу с бандитом? Скажу по большому секрету: мы все живем в бандитском государстве, и дружить с бандитом вполне естественно. Паша работает в частном охранном предприятии, и ему не чуждо ничто человеческое. Он любит искусство и регулярно ходит на мои выставки.

У Паши звонит мобильный телефон. Он жмет на зеленую кнопочку:

– Алло. Да, Сеня, привет. Чем обрадуешь? Хорошо. Сколько? До какого числа? Хорошо… Смогу.

Паша жмет на красную кнопочку и снова смотрит на меня радостным взглядом:

– Ну что, чем обрадуешь?

– Паша, сегодня не я тебя, а ты меня радовать должен.

Паша громко и заливисто смеется:

– Сейчас она подъедет.

Официант приносит пиво. Паша делает небольшой глоток, потом жадно пьет и зараз выпивает половину кружки:

– Кстати, на днях Леха звонил, помнишь, Звонарев. Двадцать штук енотов просил. Под бизнес. Невероятно срочно, под хороший процент.

– Он же в Алма-Ате… – я отставляю бокал. Леша Звонарев. В восьмом классе мы с ним здорово играли в одной баскетбольной команде. Втроем – Паша, Леша и я – мы хорошо сыгрались, закидывали мячи в корзину один за другим, против кого бы ни выступали…

– Ага… Еще в десятом классе двести баксов занял, да так и не отдал… С-сука…

В кафе входит красивая и ухоженная женщина лет сорока пяти, направляется к нашему столу. Паша церемонно поднимается ей навстречу:

– Здравствуйте, Людмила Юрьевна.

– Здравствуйте, Павел, – она протягивает ему маленькую костлявую ладонь, потом смотрит на меня. Я встаю со стула и жму ее руку. Паша обходит вокруг Людмилы Юрьевны и отодвигает для нее стул.

– Вот копии всех документов. План квартиры, договор, документы хозяина. Мы предварительно навели все справки – с документами все в порядке. Теперь, как я говорила, нужно внести аванс в размере тридцати тысяч долларов.

Документы разложены передо мной на столе, между моим бокалом вина и Пашиным эскалопом.

– Наконец-то у тебя своя хата появится, – Паша допивает пиво.

Людмила Юрьевна водит тонким пальцем по документам:

– План квартиры, договор, документы хозяина… Мы навели справки – все в порядке…

Я молча киваю головой, наклоняюсь к своему рюкзачку, спрятанному под стулом и достаю из него пакет с тремя пачками стодолларовых купюр. Людмила Юрьевна испуганно поднимает ладони:

– Как, здесь?

Паша переводит взгляд с меня на Людмилу Юрьевну, потом обратно – с Людмилы Юрьевны на меня…

– Ты что?! Переводом можно было… Или завтра в офисе, – наконец говорит он.

Людмила Юрьевна оглядывается по сторонам. В маленьком кафе немноголюдно.

– Хорошо. Минутку, – Людмила Юрьевна звонит по мобильному телефону:

– Ираклий, можешь зайти за мной? Да, внутрь зайти, – повторяет с раздражением, – прямо и налево.

Людмила Юрьевна отключает телефон и улыбается мне:

– Ничего, все в порядке. Оформим расписку здесь.

Мы едем с Пашей по ночной Москве. Звучит красивая музыка – наверное, из старых американских фильмов. Во всяком случае, после двух бокалов «Мерло» мне представляются вокруг бескрайние прерии – несмотря на то, что мы едем по Садовому Кольцу.

– Ты что-то не выглядишь радостным… – вмешивается в картины прерий громкий Пашин голос.

Я пожимаю плечами:

– Куплю квартиру – исполнится мечта. К чему потом стремиться дальше?

– До квартиры же к чему-то стремился?

Я задумываюсь и снова пожимаю плечами:

– По-моему, нет.

– А твое искусство… Разве не в нем у тебя всегда был смысл жизни?

Я в третий раз жму плечами. Паша молчит, потом прерывает паузу:

– Деньги с брюссельской выставки?

– Выставка провалилась, – как можно более обыденным голосом отвечаю я.

– Да ты что?! Не поняли твое искусство?

Прерии, вернитесь ко мне… Заклинаю…

– Искусства больше нет. Есть только его интерпретации. То, что провалилась выставка, – не моя вина, а недоработка интерпретаторов.

– Суки… – сочувствует Паша, – подай на них в суд.

Великолепная идея! Судебный иск, как минимум, на миллион долларов. Но я возвращаюсь к нашему разговору:

– Дело даже не в них… Когда искусства стало слишком много, оно умерло. Возможно, то же происходит теперь с интерпретациями: их становится слишком много.